Статьи

Пятнадцатого дня последнего месяца 15 года эры Гэнроку (1702 год) столицу Японии Эдо (современный Токио) потрясла в высшей степени необычная новость: в седьмую стражу — в четыре часа утра — дом высокопоставленного правительственного чиновника, церемониймейстера при дворе сёгуна (военного правителя Японии), подвергся нападению.

Это произвело ошеломляющее впечатление: за сто лет правления династии Токугава Япония основательно привыкла к мирному и законопослушному существованию. А потому событие, завершившееся смертью правительственного чиновника, было воспринято как нечто из ряда вон выходящее, хотя и не вполне неожиданное. В Эдо хорошо было известно, что послужило его причиной.

За один год девять месяцев до этого события — 14-го дня третьего месяца 14 года эры Гэнроку (1701) — в так называемом «Сосновом коридоре» замка сёгуна в Эдо тридцатипятилетний Асано Такуми-но ками Наганори с мечом в руке атаковал престарелого Кира Кодзукэ-но сукэ Ёсинака — главу знатного аристократического рода и церемониймейстера при дворе сёгуна — и ранил его. Обнажать меч во дворце было строжайше запрещено, никакие причины во внимание не принимались.

Обстоятельства нападения в настоящее время детально исследованы в японской литературе, выявлены разнообразные первоисточники, на основании которых можно в точности восстановить ход событий. Наиболее авторитетным признан «Дневник Кадзивара» («Кадзивара-си никки»), оставленный свидетелем и прямым участником происходившего.

Развивались события так.

Каждый год сёгунское правительство (бакуфу) в первом месяце нового года посылало представителей военного правителя в Киото ко двору императора для принесения поздравлений с началом Нового года. Ответный визит к сёгуну осуществлялся в третьем месяце: в Эдо направлялись императорские послы и посол от экс-императора. Для правительства это была церемония чрезвычайной важности, и дайме (крупные феодалы), назначаемые для приема императорских послов, тщательно инструктировались во избежание малейшей оплошности.

В 14 году эры Гэнроку в Эдо прибыли три посла: два от правящего императора Хигасияма-тэнно (1674-1705) — Янагихара саки-но дайнагон Сукэкадо и Такано саки-но тюнагон Ясухару, и один от экс-императора Рэйгэн-дзёко (1654-1732) — Сэйкандзи саки-но дайнагон Хиросада.

Для приема первых двух послов был назначен Асано Наганори, а посла экс-императора встречал Датэ Кикё-но сукэ Мунэхару — глава клана Ёсида в провинции Иё.

Императорские послы прибыли в Эдо 11-го дня третьего месяца. На следующий день они имели аудиенцию у сёгуна, на третий день присутствовали на спектакле театра Но, устроенном в честь гостей, а в последний день их пребывания в Эдо предполагалась благодарственная церемония, а также процедура поднесения послам из Киото ответных подарков от сёгуна и его супруги в признательность за их труды. Все это должно было происходить в десять часов утра в Сиросёин — Белом Кабинете сёгунского дворца.

«Инцидент Ако» произошел незадолго до этой церемонии. По случайному стечению обстоятельств на месте трагедии именно в это время оказался Кадзикава Ёсобэй Ёритэру, ведавший внутренней охраной замка. В тот день он был ответственным за доставку подарков от супруги сёгуна в Белый Кабинет.

Белый Кабинет в эдоском замке соединялся с Залом Приемов специальным Сосновым коридором т-образной формы. Фусума (раздвижные перегородки, образовывавшие стены коридора) были расписаны пейзажами, где изображался морской берег, поросший соснами, — отсюда и название коридора. В то утро в помещениях, прилегающих к коридору, царили оживление и озабоченная суета. Между девятью и десятью часами утра по этому коридору как раз проходил начальник дворцовой охраны Кадзикава Ёритэру, направляясь в Белый Кабинет, где должна была происходить церемония вручения подарков.

Навстречу Ёритэру и Белого Кабинета в это время шел Кира Ёсинака. Встретившись, они остановились, вступили в разговор. Не успели они переброситься двумя-тремя словами, как вдруг за спиной Кира появился Асано Наганори и с возгласом: «Помнишь ли ты про мою ненависть к тебе за давешнее?!» — ударил его мечом. Удар пришелся по лбу, но оказался не смертельным: Кира был лишь легко ранен, пустился бежать, и, хотя Асано еще дважды ударил его мечом (оба удара пришлись в правое плечо Кира), все раны оказались незначительными.

Само по себе это, конечно, странно: всем ведь известно мастерство японских самураев во владении мечом (оно неоднократно превозносится и в текстах серии Куниёси). Возможно, неудача покушения связана с тем, что удары были нанесены малым мечом, а не большим, боевым — ведь в покоях сёгуна ношение боевого оружия строго запрещалось.

Так или иначе, когда Кира упал, начальник охраны Кадзикава обхватил Асано сзади и повалил. На шум сбежались другие посетители замка. Асано был обезоружен и отведен в «Ивовую комнату» (Янаги-но ма), а затем по приказу сёгуна Цунаёси под конвоем отправлен под арест в особняк Тамура Укёдаю.

Таким образом, Кира Ёсинака уцелел, хотя в тот момент Асано этого не знал. Когда его вели под конвоем с места покушения, в возбуждении он выкрикивал: «Вот теперь отомстил!». Асано был уверен, что отмщение его удалось.

Итак, инцидент произошел между девятью и десятью часами, а в одиннадцать часов Асано уже находился в особняке Тамура. В эдоском замке было собрано экстренное совещание во главе с самим сёгуном для избрания меры наказания Асано. После полудня наказанием было избрано сэппуку — ритуальное вспарывание живота. Вечером того же дня оно было осуществлено в особняке Тамура по всем правилам.

Приговор был суров, но и преступление Асано, по нормам того времени, было тяжко. Если бы Асано напал на Кира в припадке безумия, наказанию подвергся бы только он сам. Но в данном случае речь шла о заведомо продуманной мести, поэтому наказание распространялось на весь клан: владения Асано были конфискованы.

 

По традиции перед самоубийством Асано оставил предсмертные стихи (дзисэй):

Кадэа сасоу Хана ёри мо нао Варэ ва мата Хару о нагори о Икани то ка сэн

Под порывом весеннего ветра Цветы опадают. Я еще легче С жизнью прощаюсь. И все ж — почему?

 

Из столичного особняка Асано были отправлены экстренные послы в замок Ако. Послов было двое: Хаями Тадзаэмон и Каяно Сампэй (оба позже вошли в число 47 вассалов и участвовали в штурме). Путь их пролегал по тракту Токайдо — от Эдо до Киото, и далее — по дороге Санъёдо (в направлении современного города Кобэ) — до замка Ако в провинции Харима (современная префектура Хёго).

Посланцы ехали в особых «скоростных паланкинах» (хаяка-го), но даже для них скорость передвижения была необыкновенной. Первым прибыл Хаями Тадзаэмон — около шести часов утра 19-го дня 3-го месяца (по другой версии — около 10 часов вечера 18-го дня). Таким образом, весь путь он прошел за 3 дня и приблизительно 10 часов. На полдня позже прибыл Каяно Сампэй. Скорость поистине удивительная для тех времен: чтобы преодолеть только тракт Токайдо (на нем располагалось 53 станции), обычно требовалось не менее пятнадцати дней.

Было собрано совещание вассалов во главе с Оиси Кураносукэ Ёсио — каро (главным управляющим замка). Послы известили всех находившихся в замке Ако о случившемся: господин покончил жизнь самоубийством, клан расформирован, владения конфискованы, а все самураи, служившие Наганори, теперь лишались источника существования и превращались в ронинов — вассалов без хозяина. И опротестовать решение суда было невозможно.

Для всех, теперь уже бывших, вассалов Асано непонятными, однако, оставались причины нападения на Кира Ёсинака. В этом вопросе и в настоящее время полной ясности нет. Существуют различные точки зрения. Одни исследователи предлагают считать причиной нападения Асано внезапную вспышку гнева, другие указывают на некие недоразумения вокруг секрета добычи соли, которым владел клан Ако, третьи считают поводом соперничество соляных производств Ако и Кира. В большинстве современных событию источников (в том числе и в упомянутом уже «Дневнике Кадзикава») причина нападения не называется.

Впрочем, в одном из документов той поры — в дневнике самурая Асахи Бундзаэмона из клана Овари «Ому ротю ки» («Записки из клетки попугая») — приводится достаточно подробное освещение произошедшего. В соответствии с этими «Записками», все происходило так. По установившейся традиции каждый даймё, когда наступала его очередь руководить приемом императорских послов, получал от Кира Ёсинака наставления о порядке церемониала. В благодарность за урок даймё обычно преподносили Кира подарки. Однако Асано не пожелал угождать Кира и никаких подношений не сделал. Ёсинака был человеком весьма алчным, и все, кто к нему обращались с просьбой о наставлениях, заранее об этом знали. Но Асано считал сложившийся обычай отвратительным — именно так охарактеризовал Асахи Бундзаэмон мотивы поведения Асано. Вероятно, именно поэтому никаких наставлений Асано не получил, Кира демонстративно не уделил ему никакого внимания. Конечно же, принимая послов, Асано допустил немало ошибок, и это мучило его. В роковой день Кира отозвался о подготовленности Асано в самых уничижительных и оскорбительных выражениях, утверждая, что Асано способен лишь обидеть императорских послов — настолько он груб и неотесан.

Все это до крайности раздражало Асано, и, не в силах сдержать гнев, он выхватил меч… Именно эта версия о причинах нападения Асано получила наибольшее распространение в тот период. Она нашла отражение и в официальных источниках, например, в «Токугава дзикки» («Подлинные записки о доме Токугава»), она же проникла и в драматургию театра Кабуки. Этот театр, без преувеличения, был у горожан самым любимым видом искусства, в частности, и потому, что откликался на громкие, злободневные события жизни, хотя и в весьма своеобразной форме. «Инцидент Ако» и история мести сорока семи ронинов наделала так много шума, что Кабуки не мог оставаться в стороне. (Может быть, именно благодаря Кабуки эту версию впоследствии признали исторически достоверной.)

В данном случае реакция театра была мгновенной.

Уже через десять дней после того, как «преданные вассалы» по приказу бакуфу совершили сэппуку, на сцене столичного театра Накамурадза была поставлена пьеса «Акэбоно Сога ёути» («Атака братьев Сога на исходе ночи»). В пьесе рассказывалось об инциденте Ако, но события были перенесены в более древние времена — к началу периода Камакура (конец 12 века) — и закамуфлированы под издавна известное событие истории времен правления Минамото Ёритомо — месть братьев Сога обидчику их отца. Следует отметить, что такого рода исторический (или псевдоисторический) камуфляж стал обычным, в той или иной форме, для интерпретации истории сорока семи ронинов.

Впрочем, несмотря на камуфляж (писатели, драматурги или художники вынуждены были прибегать к такому приему, чтобы обойти запрет правительства на изображение всех современных событий в искусстве), публика сразу сумела разобраться, о чем действительно идет речь. Поэтому представление пьесы прошло всего два раза: на третий день спектакль был запрещен.

Однако интерес к этой теме не угас: в шестом месяце третьего года эры Хоэй (1706) в Осака, в театре Такэмотодза, была поставлена пьеса самого знаменитого драматурга периода Токугава — Мондзаэмона Тикамацу (1653-1724). Исторический камуфляж был использован и здесь: само название пьесы как бы говорит о том, что в ней изображены события, взятые из исторической хроники «Тайхэйки» («Сказание о Великом мире», около 1368-1375), в которой рассказывается о событиях междоусобной войны времени Намбокутё (II половина XIV века), хотя в действительности речь идет об инциденте Ако. Несмотря на то, что эта пьеса была написана знаменитейшим драматургом, особой популярностью она не пользовалась и на сцене продержалась недолго. Тем не менее, именно эта пьеса стала основой для позднейших драматических произведений на эту тему. В частности, в ней используются так называемые хэммэй — «измененные имена» персонажей, которых выводить на сцену в открытую по тем или иным причинам было запрещено. Позже этот прием стал традиционным, и даже за многими историческими персонажами были закреплены раз и навсегда выбранные хэммэй. Так, например, Нобунага превращен в Харунага, Хидэёси — в Хисаёси, Като Киёмаса — Сато Масакиё и т.п. То же относится и к именам 47 ронинов. Впервые здесь Оиси Кураносукэ выведен под именем Обоси Юраносукэ, Асано Такуми-но ками Наганори — под именем Энъя Ханган Такасада и т.д.

Самой же знаменитой пьесой на эту тему стала «Канадэхон Тюсингура» («Сокровищница самурайской верности»). Пьеса была написана в 1748 году Такэда Идзумо (1691-1756), Намики Сэнрю (1693-1749) и Миёси Сёраку (1693-?). В ней тоже события переносятся в XIV столетие и, как и в произведении Тикамацу, собственно «инцидент Ако» «обставляется» другими событиями, персонажами и антуражем. Здесь впервые появляется еще одна версия причины покушения Асано Наганори на Кира Ёсинака: будто бы чиновник домогался жены Асано и тому стало известно об этом.

Пьеса «Канадэхон Тюсингура» имеет сложную, искусно зашифрованную форму, что видно уже в самом ее названии: слово «кана» здесь может быть понято двояко. С одной стороны, буквально: кана — слоговая японская азбука-ироха (канадэзон — учебник, предназначенный для скорейшего изучения азбуки кана), ироха состоит из 47 слогов, с каждым слогом ассоциировался один из 47 ронинов. Но есть у этого слова и другой смысл: кана, исходя из иероглифической записи этого слова, может быть понята и как хэммэй, «заимствованное имя».

Собственно о мести вассалов в пьесе говорится не много, главная ее тема — тема человеческих чувств.

Помимо Оиси Кураносукэ (на сцене это Обоси Юраносукэ), в пьесе преданных вассалов всего двое: Тэрадзака Китиэмон (Тэраока Хэйэмон) и Каяно Сампэй (Хаяно Кампэй), вынужденный совершить самоубийство до штурма и потому в нем не участвовавший, но причисленный к «преданным вассалам».

Следует отметить, что, по всей вероятности, создание этой пьесы носило юбилейно-мемориальный характер: не случайно первое ее представление состоялось на 14-й день 8-го месяца первого года Канъэн (1748) — через сорок семь лет (что соответствует числу «преданных вассалов») после событий в «Сосновом коридоре».

Пьесы, посвященные этой теме, продолжали появляться и в дальнейшем. Например, к 1766 году относится «Тюсин косяку» («О преданных вассалах») — совместное произведение Тикамацу Хандзи (1725-1783), Миёси Сёраку и Такэда Коидзумо — сына Такэда Идзумо. Тем не менее, ни одна из них не могла соперничать с «Канадэхон Тюсингура» — самой популярной пьесой о 47 ронинах. Такое положение дел сохраняется и в наши дни: в канун Нового года (приблизительно тогда же, когда вассалы отомстили Кира) «Тюсингура» становится своего рода лейтмотивом культурной жизни Японии. Ей посвящаются выставки, теле- и радиопередачи, представления театра Кабуки и кинофильмы.

История о 47 ронинах стала достоянием не только театра, она попала и в кодан — устные рассказы — жанр в высшей степени популярный в период Токугава. Рассказчики (коданся) располагались на перекрестках оживленных улиц столицы, особенно в районе Рёгоку (который, по преданию, был связан с описываемой историей). Послушать их собирались толпы. Иногда билеты на «сидячие места» во время выступления знаменитых коданся покупались заранее.

Записи некоторых рассказов коданся дошли до наших дней. Лирический оттенок, отличавший «Канадэхон Тюсингура», в их повествовании отсутствует. Кодан концентрирует внимание на «героическом аспекте» истории. Это относится и к событиям, предшествовавшим мести, и к деталям ее осуществления, и к характерам персонажей, их привычкам, облику, одежде и вооружению. Описание всего этого в кодан бывают весьма подробными, однако динамики повествования эти подробности не нарушали. Вот один из дошедших до наших дней сказов: «Время — 14-й день последнего месяца 15 года Гэнроку. Факелы сподвижников на глубоком снегу. Пароль — «гора», отзыв — «река». Вторжение сорока семи ронинов из Ако в особняк Кира, что в квартале Мацудзака района Хондзё, завершилось полным успехом: за своего господина — Асано Наганори — они отомстили, добыли голову Кира Ёсинака и покинули место сражения утром 15-го дня. Поглядеть бы на снаряжение ронинов из Ако в то утро! Облачены они были в костюм пожарных с «горным» узором ямамити, капюшон, закрывающий шею, обшитый пластинами в виде серебряных звезд; на тонком шнуре к поясу привязан сигнальный свисток — из тех, что используются в школе Ямага-рю, на спине прикреплена полоска тандзаку из серебряной бумаги; на ногах — воинские соломенные туфли варадзи из тех, что носят в армии клана Ходзё. Вот они — раненые и старики в середине колонны, их окружают молодые, полные сил воины; вот они идут… все… во главе с предводителем Оиси Кураносукэ, покидают поле сражения… и утренний снег скрипит под тяжестью их поступи» (цитируется по «Эдо-но дзикэнси» — «Истории происшествий в Эдо» — Ката Кодзи, Токио, Риппусёбо, 1988. С.72). Так рассказчик коданся описывал финальную сцену штурма особняка Кира.

Вернемся, однако, к историческим событиям, предшествовавшим штурму, — к «инциденту Ако». На совещании вассалов в замке Ако, устроенном после того, как гонцы из Эдо доставили печальную весть о случившемся, мнения подданных Асано разделились. Некоторые (например, Оно Куробэй) предлагали принять жребий судьбы и разойтись в поисках нового пристанища; другие настаивали на немедленном «самоубийстве вслед за господином»; третьи предлагали выждать и найти удобный момент для того, чтобы отомстить обидчику их господина. Среди последних был и Оиси Кураносукэ, возглавивший союз мстителей, союз сорока семи ронинов. На первом этапе их, возможно, было и больше, но некоторые, по разным причинам, не смогли принять участие в штурме и поэтому в «канонизированный» состав «преданных вассалов» не вошли.

Желавшие отомстить находились в сложном положении. Всем, в том числе и Кира Ёсинака, и его клану Уэсуги, равно как и чиновникам бакуфу, было ясно, что ронины клана Ако попытаются отомстить. Поэтому за ними велось наблюдение. Ронинам следовало быть бдительными. По приказу Оиси члены союза мстителей рассредоточились по разным местам, друг с другом напрямую не общались, но все поддерживали связь с Оиси, который поселился в Ямасина, в доме своих родственников, на севере Киото (тогда — за пределами города; в настоящее время на этом месте находится небольшой буддийский храм, а рядом — синтоистское святилище, которое так и называется Оиси-дзиндзя. В храме до сих пор сохраняются личные вещи Оиси, письма, а также скульптурные изображения 47 вассалов). Именно там он обдумывал план нападения. Однако события развивались не лучшим образом. До Кира дошли слухи о готовящемся покушении, и он принял особые меры предосторожности. Чтобы усыпить его бдительность, Оиси Кураносукэ покинул Ямасина и переехал в Киото, в квартал Гион. Здесь он вел разгульную жизнь, почти не покидал увеселительного заведения «Итирики», расположенного недалеко от реки Камогава (факт этот был обыгран и в «Канадэхон Тюсингура», благодаря чему заведение приобрело чрезвычайную популярность и в настоящее время вошло в число наиболее знаменитых «обязательных достопримечательностей» Киото)

Впрочем, загул Кураносукэ был предпринят только для отвода глаз — чтобы обмануть шпионов Кира, неусыпно за ним наблюдавших. И обман удался: одно время даже друзья усомнились в надежности Оиси. Цель была достигнута — Оиси сумел изобразить такую глубину падения, что ни у кого уже не оставалось сомнений: этот человек пропал окончательно и не может представлять ни малейшей опасности.

После того как Оиси донесли, что усиленная охрана особняка Кира снята, он отдал приказ членам союза тайно перебираться в Эдо. Здесь они расселились в разных домах, но все — неподалеку от особняка Кира. Под вымышленным именем каждый открыл свое дело. Так, Хорибэ Ясубэй, под именем Нагаэ Тёдзаэмон, снял жилище в лавке под названием «Кии-но куния», которая находилась в квартале Мицумэ-Хаяси-тё района Хондзё (в непосредственной близости от особняка Кира), и зарабатывал на жизнь преподаванием искусства фехтования.

Все это было прикрытием: основной и единственной целью «преданных вассалов» было выяснение маршрутов передвижений Кира по городу, режима жизни его особняка и прочего. Самым непосредственным образом этим занимался Кандзаки Ёгоро Нориясу, торговавший апельсинами перед входом в особняк Кира.

Одной из главных задач «преданных вассалов» было достать план особняка. В пьесах и сказах кодан говорится о том, что это удалось сделать Окано Канэхидэ. Однако японские исследователи считают, что план достал Хорибэ Ясубэй, хотя и не точный: перестроенные части особняка не были на нем отмечены. Так или иначе, за особняком ронины вели неусыпное наблюдение. Кира Ёсинака был любителем чайной церемонии и находился в дружеских отношениях со знатоком в этой области Ямада Сорин, дом которого находился неподалеку. Отака Гэнго — один из сорока семи — в юности изучал это искусство, и он, под видом купца и Осака, поступил в ученики к Сорину. От него удалось узнать, что в последнем месяце года Кира намеревается устроить у себя большую чайную церемонию. Дата постоянно менялась, наконец Ёкогава Кампэй выяснил, что церемония назначена на 14-е число 12-го месяца. Это означало, что ночью Кира будет в своем особняке. Нападение было решено осуществить в ту же ночь.

Нельзя сказать,  что власти Эдо ничего не подозревали о приготовлениях Оиси Кураносукэ и его подчиненных: сведения об этом доходили до них неоднократно. Однако никаких мер против «преданных вассалов» предпринято не было — вполне вероятно, что власти симпатизировали им, а потому смотрели на все сквозь пальцы. Такое попущение может быть понято однозначно: все в столице понимали, что месть за господина — священный долг (гири) его вассалов. А гири в самурайской этике ставился превыше всего.

Действительно, именно это чувство или убеждение было главным фактором, подвигшим каждого из сорока семи на участие в заговоре. Они хорошо понимали, какой конец их ожидает, но глубина их преданности господину, их долг перед ним не оставляли места для сомнений. Конечно, не следует относится к ним как к бесчувственным зомби, которыми руководит чужая абстрактная идея. Преданность, благодарность господину были искренни, а этический кодекс воина лишь сообщал их чувствам непреложную форму.

Существует возможность из первых рук узнать о чувствах сорока семи ронинов накануне штурма: сохранились письма некоторых из них.

Онодэра Дзюнай в письме к жене откровенно пишет о готовности к смерти, о своей любви к семье, о долге. «Как Вам хорошо известно, мы, хоть и занимали скромное положение, но с самого начала жили, пользуясь неисчислимыми милостями этого дома (дома Асано). Только благодаря ему каждый из нас был сыт и согрет… В такое время, как ныне, слоняться в праздности — было бы утратой достоинства для клана и позором «господину» до конца. Я твердо и бесповоротно решил, что должен умереть достойно. Хотя я не забыл о престарелой матушке, хотя я думаю о жене и детях, все же хочу сказать, что нет другого пути, кроме как положить жизнь во имя гири — во имя принципа воинского долга. Вам следует понять это, поняв, согласиться и не печалиться чрезмерно. …Ничтожное имущество мое и деньги — все останется Вам — для пропитания и воспитания детей. Но жизнь так длинна! Если средства истощатся, то — что же делать? — всем придется умереть голодной смертью» (цитируется по Нихон-но рэкиси 10, Такэнака Макото. Эдо то Осака. Токио, Сёгакукан, 1993. С.42-43).

Из этого отрывка понятно: как ни сильна любовь воина к собственной семье, даже смерть детей и жены не способна помешать ему исполнить долг — спасти честь клана и собственную честь, отомстить за смерть господина.

В сущности, те же чувства высказывает и Отака Гэнго в своем письме от 5-го дня 9-го месяца 15 года Гэнроку к матери, в котором сообщает о заговоре и прощается с нею. «Прямо скажу: желаю отомстить за обиду господина, смыть позор с клана. Кроме того, вступив на путь воина и положив жизнь во имя принципа преданности, я прославлю имя, перешедшее ко мне от предков».

Создается впечатление, что письма эти — или, по крайней мере, их общее содержание — были известны современникам, в том числе и рассказчикам коданся. По всей вероятности, автор текстов в гравюрах серии «Сэйтю гисидэн» Рюкатэй Танэкадзу использовал рассказы уличных сказителей: в текстах некоторых листов им приведены или пересказаны фрагменты писем «преданных вассалов». Не менее вероятно и другое: тексты Танэкадзу, равно как и коданся — чистый вымысел; совпадения же с подлинниками закономерны: исходя из традиционности характеров сорока семи вассалов, нетрудно было себе представить, что именно могли они написать в своих прощальных посланиях.

Итак, время нападения на особняк Кира было назначено. Разделившись на два отряда, вассалы двинулись к главным и задним воротам особняка. Предание говорит, что они были одеты в форму пожарных с характерным «горным узором» — ямамити. Есть сомнения относительно того, так ли это было на самом деле, однако важно не это. Везде — и в театре, и в гравюре укиёэ — вассалы Ако изображались именно в таком костюме. Причина этого, по всей вероятности, заключается в следующем.

После удачно завершившихся приготовлений к штурму оставалось лишь одно препятствие: в ночь нападения необходимо было добраться до дома Кира, не привлекая к себе внимания. Это было непросто: толпа воинов в полном боевом вооружении на улицах столицы — явление почти невозможное. В сущности, в регламентированном быту Эдо скопление вооруженных людей на улице можно было встретить только в одном случае — при въезде процессии крупного феодала, направляющегося из своих владений в столицу. Однако выглядели эти воины иначе и вооружение имели иное — для штурма не предназначенное.

Но выход из положения был найден. Нужные ронинам для штурма замка крюки, лестницы из цепей, веревки — были атрибутами пожарных. Под них ронины и решили замаскироваться: в начале XVIII века только пожарным можно было передвигаться по Эдо при полном вооружении — в кольчугах, шлемах и прочем.

Столичные пожарные занимали особое положение. Они были спасителями, всеобщими любимцами, объектом поклонения и восхищения, служили для горожан своего рода эталоном мужества и героизма. Пожарные команды набирались из представителей воинского сословия, и только эти самураи были по-настоящему «действующими» воинами: только они находились в постоянной боевой готовности в годы мирного, спокойного правления дома Токугава. Олицетворением героизма в период тихой жизни стали пожарные. Тем более что не было у японского города, сплошь состоявшего из легких деревянных построек, врага более страшного, чем огонь. Пожарным разрешено было носить оружие — не только мечи, но и другие необходимые на пожаре (кстати, пригодные и для штурма) приспособления. Поэтому именно их форму, как считается, выбрали бывшие вассалы Ако, чтобы не привлекать к себе внимания. Именно в ней они изображались в гравюре укиё в разное время и разными художниками.

По сигналу штурм особняка начали одновременно с двух сторон. Было четыре часа утра. В доме почти все спали. Сопротивление охраны было подавлено относительно быстро. Нападавшие рассыпались по комнатам в поисках Кира Ёсинака. Его нигде не было. Наконец, он был обнаружен в кладовке для угля. Лицо его было густо покрыто угольной пылью, и опознать его удалось по шрамам, оставшимся от ударов меча Асано Наганори. Тем же мечом ему и отрубили голову. Месть, таким образом, осуществилась, единственная цель была достигнута. Нападение подготовлено тщательно и всесторонне: среди нападавших потерь не было, ранения получили только пятеро, а со стороны Кира шестнадцать человек убито и двадцать ранено. Поведение каждого из ронинов подробно описано в текстах Рюкатэя Танэкадзу.

Шум в особняке Кира был услышан соседями. На крышу стоящего рядом дома вышли несколько воинов, которые стали выяснять причину шума. Онодэра Дзюнай и Катаока Гэнгоэмон откровенно объяснили все. Соседи вмешиваться не стали — очень многие в Эдо сочувствовали бывшим вассалам Ако. Когда заговорщики покидали особняк, Катаока громко поблагодарил соседей за их негласную поддержку. Сражение продолжалось около двух часов.

Однако уходить следовало немедленно: с минуты на минуту могли появиться основные силы рода Уэсуги (к которому принадлежал Кира). Ронины собрались у храма Экоин — примерно в полукилометре от особняка Кира, — сделали там кратковременную остановку и двинулись дальше. При этом Оиси отрядил двух самураев — Ёсида Канэсукэ и Томономори Масаёри, чтобы они сами доложили о случившемся главному полицейскому столицы по имени Сэнгоку. Остальные пересекли мост Рёгоку-баси (по версии беллетризированного варианта истории) и в конце концов достигли монастыря Сэнгакудзи в местности Таканава, где находилась могила Асано Наганори. около десяти часов утра они, совершив молитву у могилы их господина, водрузили перед ней отрубленную голову Кира. Затем они сообщили настоятелю монастыря о своем желании совершить сэппуку в Сэнгакудзи, вблизи могилы Асано. Настоятель известил об этом вышестоящее начальство. Ронины были взяты под стражу, и их дело стало предметом разбирательства в правительстве.

Если обсуждение инцидента в «Сосновом коридоре» не потребовало много времени — решение было вынесено в тот же день, — то теперь, в случае с ронинами, правительство не спешило. Разбирательство длилось почти полтора месяца. Оценка действий ронинов и в обществе, и даже в правительстве, была далеко не однозначной.

Различные точки зрения высказывались относительно мести «преданных вассалов».

Общественное мнение было целиком на их стороне. Именно в это время стало принято именовать их гиси — «преданные вассалы». У них были сторонники и в правительстве, и среди именитых ученых и государственных деятелей. В частности, ронинов поддерживал министр образования (дайгаку-но ами) Хаяси Нобуацу 1644-1732). Сильное впечатление события произвели и на выдающегося ученого того времени Муро Кюсо (1658-1736), сочинение которого «Ако гидзин року» («Записки о преданных людях из Ако») представляло собой панегирик в адрес гиси. Столь же высоко оценивали их и представители различных школ конфуцианства: Ито Тогай (1670-1736), Миякэ Канран (1674-1718) и Асама Кэйсай (1652-1711). Крайние сторонники сорока семи ронинов требовали их амнистии.

Но существовал и диаметрально противоположный взгляд на проблему, он основывался на букве закона. Дело в том, что ронины при подготовке покушения создали нечто вроде конспиративной партии, а это по законам Токугава было строжайше запрещено и каралось смертной казнью. Значит, речь шла о преступниках, и никакого снисхождения вассалы Ако не заслуживали. Особенно упорно такую позицию отстаивал выдающийся государственный деятель, конфуцианец и историк Огю Сорай (1666-1728) в своем «Трактате о сорока шести самураях из Ако» («Ако ёндзюрокуси рон») и в «Записках Сорая о ложных законах» («Сорай гириссё»).

Ему следовали и другие ученые-конфуцианцы: Сато Наоката (1650-1719) и Дадзай Сюндай (1680-1747). Оба эти ученых независимо друг от друга (жили они в разных городах) пришли к одному и тому же выводу, осуждавшему поведение ронинов после мятежа. По их мнению, если бы вассалы Ако совершили самоубийство сразу после штурма, это было бы достойно. Но больше месяца смиренно ожидать решения правительства, как это они сделали, надеясь, что под влиянием общественного мнения им удастся сохранить жизнь, — позорно, такое поведение недостойно самурая.

Упрекали вассалов и в другом. Например, в том, что они не осуществили акт отмщения сразу после гибели Асано. Почти два года было потрачено на подготовку плана мести, говорили они, а ведь за это время престарелый Ёсинака мог умереть своей смертью, и месть, таким образом, могла не состояться.

Разброс мнений был широк. По всей вероятности, правительство в той или иной степени прислушивалось ко всем голосам. В результате 4-го числа 2-го месяца 16 года Гэнроку (1703) бакуфу вынесло решение: всем ронинам во главе с Оиси Кураносукэ предписывалось совершить сэппуку. Решение принято компромиссное — сэппуку не было обычным наказанием за такой проступок. Ведь ронинами совершено тяжкое преступление: вооруженный мятеж с предварительным конспиративным сговором. Людей их ранга (достаточно невысокого) за такое обычно ожидала казнь через отсечение головы. К более почетной — сэппуку — в подобных случаях приговаривались только даймё — владетельные феодалы. Однако тут сыграли свою роль и общественное мнение, и популярность ронинов — как среди простонародья, так и в правительстве. Было принято во внимание и то, что беспорядки, вызванные нападением вассалов Ако, в основе своей имели преданность господину, идею вассального долга гири — краеугольного камня конфуцианства, а это этическое учение было государственной идеологией Японии периода Токугава. Именно поэтому отсечение головы было заменено на сэппуку — почетную для самурая смерть.

Это решение довели до сведения «преданных вассалов» 4-го дня 2-го месяца. На следующий день сэппуку было совершено.

Впрочем, в штурме принимали участие сорок семь вассалов, а самоубийством жизнь покончили только сорок шесть: один из них — Тэрадзака Китиэмон — сразу же после штурма особняка Кира исчез, и след его затерялся. По одной из версий, Оиси отправил его в Хиросима, к Асано Дайгаку Нагахиро — младшему брату их господина Наганори. Возможно, Оиси, поступив так, надеялся сохранить жизнь хотя бы одному свидетелю — непосредственному участнику событий. Тэрадзака был асигару — пехотинцем, самураем низкого ранга. Для бакуфу эта фигура не представляла большого интереса, так что его, по существу, и не искали. Как очевидец событий Тэрадзака свою миссию выполнил: им было написано два сочинения об этом: «Тэрадзака Китиэмон хикки» («Записки Тэрадзака Китиэмона») и «Тэрадзака Нобуюки сики» («Личные записи Тэрадзака Нобуюки»). Обе работа были сохранены и отредактированы его внуком. Сам Тэрадзака дожил до 83 лет и скончался в 1747 году — за год до того, как появилось первое представление «Канадэхон Тюсингура».

Необходимость такого свидетельства, судя по всему, Оиси предвидел. Действительно, вскоре реальные события мести «преданных вассалов» обросли вымышленными деталями, иногда даже добавлялись несуществовавшие действующие лица, искажалась и топография места действия. Благодаря устным рассказам кодан и пьесам стали считать, что самоубийство все сорок шесть вассалов совершили в монастыре Сэнгакудзи. А в действительности это произошло в четырех особняках, принадлежавших даймё Хосокава, Мацудайра, Мори и Мидзуно. Позже останки их были похоронены на кладбище монастыря Сэнгакудзи, рядом с могилой их господина.

Среди примеров отступления от исторической реальности можно назвать и сцену возвращения ронинов после штурма. В театре и в гравюре укиёэ сложилась традиция изображать «преданных вассалов» в момент эффектного перехода их через реку Сумидагава по мосту Рёгоку-баси. На самом деле маршрут движения ронинов был иным: пройдя по задворкам особняка Кира, они пересекли реку Сумидагава по мосту Эйтан-баси, далее прошли мимо бывшего особняка их господина Асано Наганори, который находился в местности Тэппосу района Цукидзи, а затем вышли к мосту Симбаси, миновав квартал Кобикитё и Сиодомэ (в настоящее время там расположен театр Кабуки-дза). После этого они оказались в районе Сиба — приблизительно на месте современной токийской телебашни, а затем достигли монастыря Сэнгакудзи. Вымыслом является и костюм ронинов — черный, с узором ямамити. По мнению японских ученых, мстители не имели униформы: каждый был одет просто в удобную одежду, не стеснявшую движений.

Подобные приукрашивания реальности были вызваны, скорее всего, популярностью темы «преданных вассалов» в театре. Однако не меньшее внимание сюжету уделили и сказы-кодан, в частности, сборник сказов «Гисимэймэйдэн» («Биографии преданных вассалов»), в котором не только описывалась собственно история события, но и давались биографические, психологические и иные характеристики каждого из сорока семи ронинов. Большое внимание уделялось и реалиям: вооружению, одежде и т.д. Кодан впервые включили и «посторонних», не входивших в число мстителей, персонажей: слуг, купцов и пр. Следует отметить, что и театральный, и устный варианты изложения событий роднит восторженная оценка совершенного ронинами, отношение к поступку их как к высокому подвигу, а к ним самим — как к эталону героизма и стойкости. Именно в таком качестве «преданные вассалы» вошли в историю Японии.

 

«Самураи Восточной столицы, или Сорок семь преданных вассалов» (в гравюрах Итиюсая Куниёси и биографиях Иппицуана, комментарий М. В. Успенского; Калининград, «Янтарный сказ». 1998)